3. Проблема уверенности
Чувство уверенности в определенном смысле связано не только с суждением, часто сопутствуя и иным переживаниям. Можно сказать, что оно представляет собой один из главных факторов работы нашей психики.
Разумеется, при восприятии чувство уверенности умышленно и сознательно не дано, как это происходит при суждении. То, что в восприятии переживается актуальная действительность, как бы само собою разумеется, то есть вопрос о том, так ли это на самом деле, здесь просто не встает. Однако тот факт, что чувство уверенности подспудно участвует и в восприятии, становится тотчас же явным, как только оно по какой-либо причине нарушается. Посещают случаи, когда субъекту все вдруг начинает казаться чуждым, нереальным, между ним и действительностью нарушается обычный контакт; возникает состояние, именуемое отчуждением действительности. В сходственных случаях разговаривать о истинном восприятии уже не приходится — субъекту чуждо переживание действительности, ему все кажется нереальным. Следовательно, истинное восприятие изначально подразумевает чувство уверенности, без него переживание действительности невероятно.
Однако чувство уверенности представляет собой определяющий фактор не только восприятия — вне него не существует и представления. В частности, без чувства уверенности оказались бы невероятными и акты узнавания или воспоминания! Припоминая что-либо, мы всегда уверены, что это и есть то, что мы обязаны были вспомнить. Иначе воспоминание как репродукция было бы абсолютно невозможным.
Но следует отметить, что чувство уверенности в актах суждения проявляется несколько иначе, чем в актах восприятия и памяти. Дело в том, что в процессе обычного восприятия или воспоминания чувство уверенности не выходит на передний план, остается подспудным, как бы само собою разумеющимся — здесь оно как словно присутствует в латентном состоянии. Но как только появляется какая-либо помеха, затрудняющая процесс восприятия или воспоминания, чувство уверенности тотчас же переходит на передний план сознания.
Например, часто подмечено, что в опытах памяти испытуемый, механически и без запинки повторяя ряд прочно заученных вздорных слогов, не чувствует никакой уверенности в том, что не заблуждается. Однако как только возникает какая-либо помеха — вопрос или сомнение, у субъекта тотчас же появляется выраженное чувство уверенности. Как отмечает Бюлер, чувство уверенности неподражаемо четко проявляется тогда, когда ему предшествует сомнение, проверка или вопрос.
В случае суждения мы всегда имеем дело с задачей, вопросом, на который и обязан ответить акт суждения, поскольку суждение — основная форма мышления, а мышление всегда начинается с удивления, с постановки вопроса. Поэтому природно, что наиболее отчетливое чувство уверенности сопутствует суждению.
Таким образом, можно сказать, что уверенность переживается двояко: а) как словно незначительно, латентно и б) наглядно и отчетливо. Первое имеет место в случае свободного протекания психических процессов — будь то восприятие, воспоминание или что-то иное, второе же — при происхожденьи помехи, вопроса или сомнения.
Однако, в заключительном случае мы имеем дело уже с процессом мышления, ведь помеха, вопрос, сомнение представляют собой стимулы мышления.
Когда у испытуемого возникает вопрос, действительно ли существует то, что он актуально воспринимает, или действительно ли правильно он вспоминает то, что обязан вспомнить, он уже начинает думать, рассуждать: правильно или нет его воспоминание? Существует ли на самом деле то, что он воспринимает? Следовательно, выявленное чувство уверенности связано только с актами мышления, суждения; но поскольку оно подспудным образом непременно сопутствует восприятию и представлению, то выясняется, что суждение нисходит корнями к наглядному переживанию не только с точки зрения своего содержания, но и в плане присущего ему специфичного переживания в виде выявленной уверенности.
На чем основывается уверенность? В чем следует усматривать его источник? По воззрению Юма, чувство уверенности не представляет собой ничего специфического; как и все в нашей психике, оно также является представлением с определенными качествами. Юм считает, что неподражаемо светлое и полное представление, возникающее у нас в процессе воспоминания, и есть то, что переживается нами как уверенность в правильности воспоминания. Мюллер, в отличие от Юма, считает подобные качества представлений — четкость и полноту, быстроту их репродукции, прочность и легкость их узнавания — не самим ощущеньем уверенности, а лишь его критериями. Это значит, что, по его воззрению, уверенность — скажем, в правильности воспоминания — основывается на этих критериях. В частности, когда возникают четкие и полные представления, репродуцирующиеся прытко и энергично, у субъекта возникает убежденность в правильности своего воспоминания.
Ошибочность обоих этих взоров содержится в том, что вторичный процесс объявляется первичным — те или иные качества представлений, их полнота и отчетливость могут отнюдь не предшествовать чувству уверенности, а, наоборот, формироваться на основе данного переживания.
В выгоду этого положения свидетельствуют экспериментальные данные. Допустим, испытуемому предлагается тактильным маршрутом узнать некий неизвестный предмет. Когда ему кажется, что он узнал предмет, когда у него появляется уверенность в том, что это — вполне определенный предмет, тогда некоторые качества этого предмета представляются ему весьма отчетливыми, несмотря на то, что беспристрастно они могут быть и абсолютно иными. Даже не будь это так, испытуемый обычно обращает внимание на отчетливость и полноту представления только тогда, когда его просят объяснить, почему он уверен в безошибочности работы своей памяти. Убедившись, что воспоминание, в правильности которого он уверен, является более живым и четким, чем вызывающее сомнения, испытуемый полагает, что именно эти качества и сочиняют основу его уверенности. Таким образом, в этом случае данные самонаблюдения испытуемого представляют собой быстрее его теорию, нежели действительно фактический материал.
Примечательно, что все опыты, посвященные изучению вопроса уверенности, основываются на вышеописанной теории непосредственности. И в самом деле, пусть у субъекта имеется чувство уверенности. Что лежит в его основе? Или чем предопределено данное чувство? Ответ таков: чувство уверенности обусловлено иными переживаниями, в частности, представлениями и необыкновенностями их протекания; итак, одно переживание предопределено иным.
Факт использования в данном случае теории непосредственности обусловлен специфической трудностью, сопутствующей проблеме чувства уверенности. В самом деле, в чем состоит основная сложность этой проблемы? У субъекта есть определенное суждение, то есть определенный психический факт, содержащий убежденность в том, что его содержание правильно отражает беспристрастную реальность. Именно в этом и содержится сложность: на каком основании мы уверены в правильности субъективного отражения беспристрастной реальности, если все наши знания об беспристрастном мире основываются вновь-таки на субъективном отражении; а это значит, что мы лишены возможности сопоставить беспристрастную реальность и ее отражение и проверить, действительно ли между ними существует соответствие, как это утверждается в суждении. Имей мы сходственную возможность, тогда наша уверенность в правильности суждения действительно имела бы опору. Но ведь это невероятно! Тем не менее, у нас все-таки возникает уверенность в том, что наше суждение представляет собой правильное отражение беспристрастной реальности. Так на чем же основывается эта уверенность, когда мы, повторяем, знаем об беспристрастном положении вещей лишь то, что дано в самом суждении?
Как видим, в данном случае подразумевается полная независимость нашей психики и беспристрастной реальности, их полный отрыв друг от друга. Суждение формируется внутри самого субъекта, а беспристрастная реальность находится вне него. Откуда же берется у субъекта уверенность в том, что его суждение правильно отражает то, о чем он ничего не знает? Единственным выходом здесь может послужить лишь следующее предположение: эта уверенность обязана иметь чисто психическое происхождение. Ее основы следует разыскивать вновь-таки в самой психике — коль прытко беспристрастное для нас недоступно, в нашем распоряжении остается только психическое.
Однако мы знаем, что основная ошибка теории непосредственности состоит в отождествлении субъекта с психикой. Следовательно, данная теория представляет процесс мышления следующим образом: субъект, то есть психика, противопоставляется беспристрастной реальности, и на этой основе в ней, в психике, возникает некий процесс, которые мы считаем отражением этой реальности. И никто не знает, правы ли мы или нет; мы всего лишь руководствуемся некоторыми признаками, имеющими место в психике, возводя на этом свою уверенность.
Стало быть, получается, что в качестве меры или свидетельства соответствия определенного субъективного содержания неким беспристрастным обстоятельствам выступает иное субъективное содержание, имеющее с беспристрастным ровно столько же общего, что и первое.
Полагаем, что в действительности процесс взаимодействия субъекта с беспристрастной реальностью следует представить иначе. Нам знаменито, что воздействие беспристрастной реальности на субъекта в первую очередь вызывает у него как у целостности соответствующий эффект — установку, а не отдельные психические акты и явления. Мы знаем, что этот эффект представляет собой отражение, подходящее беспристрастной реальности; благодаря установке беспристрастная ситуация как бы переносится в субъекта, настраивая его в соответствии с беспристрастной обстановкой. Поэтому понятно, что работа психики субъекта в процессе сходственного взаимодействия — в процессе познания — может зависеть только от этой установки, как работа психики субъекта с данной направленностью установки. Скажем, субъект сумел так направить свою психику, что у него возникли идеи, подходящие именно данной установке. Вспомнив, что установка представляет собой отражение беспристрастной обстановки, то есть перенесенную в субъекта беспристрастную ситуацию, то станет светло, что у субъекта обязано возникнуть чувство соответствия своих идей беспристрастной обстановке, то есть как раз то чувство, которое в виде уверенности сопутствует нашим актам суждения.
Теперь уже понятно, каким образом в основе наших суждений лежит переживание их соответствия беспристрастной реальности, несмотря на то, что она постигается впервые лишь через эти же суждения. Мы предполагаем, что сходственное вероятно за счет того, что в процессе взаимодействия с объектом субъект как целостность претерпевает подходящее этому объекту изменение — у него возникает определенная установка; вследствие этого деяния психики в соответствии с этими изменениями переживаются субъектом в виде соответствия беспристрастной ситуации. Так возникает чувство уверенности в правильности нашего суждения.
Если принять сходственную точку зрения, то становится понятным и то, что такая уверенность в более или менее выраженной ступени отмечается во всех случаях взаимодействия субъекта и объекта, включая восприятие и представления.
Наконец, следует отметить, что высказанное нами положение о генезисе чувства уверенности можно подтвердить и экспериментально. Если у испытуемого создать установку в состоянии гипнотического сна, то он и после пробуждения продолжит действовать в соответствии с данной установкой. Следовательно, существует прямой довод для признания установки основой гипнотического внушения. В то же время знаменито, насколько твердая уверенность свойственна суждениям, внушенным в гипнотическом состоянии.
Стало быть, чувство уверенности здесь бесспорно возникает на основе подходящей установки. Мы располагаем бесспорным доказательством того, что чувство уверенности возникает на основе целостной модификации субъекта — установки.
О истинном познании в сущности можно разговаривать лишь тогда, когда суждение сопровождается ощущеньем уверенности, возникшем на основе собственного контакта с действительностью, то есть если в основе этого переживания лежит установка, отражающая беспристрастную ситуацию. Однако установка может быть и внушена; те или иные положения могут показаться правильными либо потому, что они высказаны влиятельным личиком, либо в силу того, что они нас каким-то образом устраивают, поскольку их содержание отвечает нашим тайным намерениям и желаниям. По этим причинам у нас может возникнуть подходящая им установка и, следовательно, уверенность. В этом случае, разумеется, разговаривать об правильном познании не приходится.