Когда ребенок как слоненок.

Восемьдесят три — шестьдесят один — восемьдесят три. Это — мои параметры. Точнее, такими они были когда-то. До беременности. Потом два первых показателя существенно изменились, а бедра так и остались мальчишески тесными. Календарь перелистывал месяц за месяцем, животик неуклонно рос, родной пришелец все сильнее стучался изнутри, намекая, что скоро ему пора появляться на свет. Только вот, каким образом…
Еще в прошлом веке операция кесарева сечения считалась делом труднейшим и опасным и проводилась лишь в самых крайних случаях. Сегодня каждый десятый младенец в нашей стране появляется на свет именно таким способом. И, по воззрению лекарей, оперативные роды стали делаться даже чаще, чем это необходимо по жизненно-медицинским показаниям.
Показания к кесареву сечению делятся на две группы: безусловные, когда операция неминуема, и условные, когда все-таки остается шанс родить самостоятельно. К безусловным относятся: ошибочное прикрепление плаценты, поперечное положение плода, преэклампсия — сильно повышенное кровяное давление, резкая прибавка в весе, белок в моче — и, как следствие, эклампсия — судороги. Также кесарево делают при генитальном герпесе (ребенок может заразиться, проходя через родовые пути) и при беременности после искусственного оплодотворения. Она сама по себе нелегкая и зачастую многоплодная.
Мягких или условных показаний к оперативным родам веско больше. Это и многоплодная беременность, и тазовое предлежание, когда невежливый карапуз повернулся к миру неподобающей долею тельца и собирается растягивать родовые пути не твердой головкой, а мягкой попой. Такие заболевания матери, как гипертония, больные почки, сердце, операции на спинном мозге, гнойничковая сыпь, сильная близорукость, также являются свидетельствами к оперативному вмешательству. Кроме вышеперечисленного, слабая родовая деятельность, и несоответствие размеров плода и таза матери, и вторые роды после кесарева сечения (риск расхождения шва). Приключается и так, что к оперативному вмешательству приходится прибегать уже в ходе родов, если возникают какие-то непредвиденные осложнения: преждевременная отслойка плаценты, изменение состояния плода, выпадение пуповины (ребенок прекращает получать кислород), обнаружена опухоль матки, блокирующая родовой канал и т.п. Но экстренное кесарево сечение, пожалуй, наименее желанный вариант: женщина настроилась рождать самостоятельно, роды уже начались, а может, шли не один час — и вдруг…
Последствия кесарева сечения для мамы — шов, первые дни очень болезненный и так до конца и не пропадающий, плюс маленький риск, как и при любом оперативном вмешательстве. Ну и уже упомянутая вероятность того, что и младшие дети будут появляться на свет таким же образом. Последствия для ребенка являются спорными. Некоторые лекари утверждают, что малышу необходимо побыть в родах, пройти родовыми маршрутами — при этом он получает дополнительную порцию естественных гормонов, становится сильнее, подготавливается к будущей жизни на суше — нравственно и физически, избегает проблем с дыханием. Иные считают, что карапуз, которого не сдавливали и не выжимали, как пасту из тюбика, ощущает себя превосходнее собратьев, родившихся природным маршрутом.
Как это бывает… В общем, решение принято. Я иду на плановое кесарево сечение. Самое время уточнить, а что же это такое? Как проходит операция? Оказывается, есть два варианта сходственных родов: под общим наркозом и под местным. Под общим вы засыпаете и все происходит без вашего участия. Под местной анестезией, на языке лекарей, мама присутствует при родах. То есть она не все ощущает, но все видит и слышит. С одной стороны, общий наркоз, окончательно, звучит искусительно: заснул, проснулся — и тебе вручили чистенького хорошенького ребеночка. С иной – совсем не хочется пропускать главнейший момент своей жизни, уходить в тайное небытие, а потом длинно и нестерпимо просыпаться. Скажите, а ребенку что лучше? Окончательно, местная анестезия. Означает, решено.
Анестезия, которую применяют при кесаревом сечении в сознании, именуется эпидуральной или спинальной. Она снимает боль, блокируя нервы нижней доли тела. Анестезирующее средство при этом вводится шприцем в спинномозговой канал и начинает действовать где-то через 20 минут. На ребенка этот анестетик не оказывает никакого деяния. У мамы же могут появиться слабость, головная боль, тяжесть в ногах и затрудненность движений.
Итак, принявшая все наиглавнейшие решения и вооруженная всей необходимой информацией, я отправляюсь в роддом.
До операции оставалось чуть меньше суток. Время тянулось нестерпимо медлительно. Меня рассматривали, расспрашивали и даже чуточку кормили, предупредив, что пить заключительный раз можно не менее, чем за 12 часов до начала операции. Вечером я написала заявление на имя главврача, гласившее: Прошу провести мне операцию кесарева сечения, т.к. хочу иметь здорового ребенка. А рано утром неизвестный усталый врач, жалующийся, что женщины совсем разучились рождать — Семь кесаревых за ночь!, — попросил подписать мое решение об эпидуральной анестезии. Именно он рассказал мне, что при этом обезболивании вовсе не пропадает чувствительность нижней доли тела, как я размышляла раньше. Ощущать вы будете. Будете ощущать прикосновения, но не будете знать, что с вами делают. Гм, становится еще интересней…
Все более усиливающаяся жажда, клизма, душ. Сижу в наушниках в палате. Пусть уж быстрее все начинается! Пойдемте! Коридор, двери, лестница. Табличка Великая операционная. Студящее ощущение, что ничего уже нельзя остановить, замедлить. В загадочной великий операционной работа кипит вовсю. Старший медперсонал подгоняет младший, кто-то бранит кого-то за неименье головных уборов и бахил, кто-то нервничает из-за визита санэпидемстанции. Прислушиваясь в эти разговоры, я немножко отвлекаюсь. А тем временем мой халатик заменяется на безразмерную синенькую рубашку безызвестного материала. Оказываюсь на столе, к моей руке подводят капельницу. Также при кесаревом сечении в мочевой пузырь вводят катетер. Со мной работают повитуха и анестезиолог. Часы на стене показывают начало одиннадцатого. Анестезиолог просит меня лечь на бок, свернуться калачиком, чтобы колени упирались в подбородок, и максимально округлить спину. С грехом пополам исполняю это упражнение. Почти не чувствую, как в позвоночник входит игла, зато чувствую, как позвонки что-то распирает изнутри и как теплеют ступни. На левой руке капельница, на правой — аппарат, измеряющий давление. Ну, о чем думаете? Момент располагает к откровенности: Чтобы все побыстрей кончилось. Как словно услышав мои слова, входят два доктора. Между мной и ими устанавливают экран. Но ведь двадцати минут еще не прошло! Обезболивающее, наверное, еще не действует! Точно! Я чувствую их руки. Я же все чувствую! Доктор, я все чувствую! Нет, это фантомные ощущения. На самом деле их нет. Мягкие, теплые ладони анестезиолога у моей головы, ее слова: Давай поговорим. Кто у нас? Девочка? Полинка? Ну, расскажи, как приготовилась к рождению своей Полинки? Боже мой, как приготовилась?!. Все мои идеи — там, внизу живота, где над лобком по линии бикини делается горизонтальный разрез, через который на второй-третьей минуте обязаны извлечь моего ребенка. Но ведь эти минуты уже прошли! Или нет? Что они говорят? Ребенок обязан родиться… Дайте ему родиться… Какой крупный! На меня начинают резко теснить, теснить, выдавливать… Я не могу дышать… Потерпи, сейчас самый досадный момент. Это нужно для ребенка. Слабое мяуканье. И тут же — звучный крик. Слова анестезиолога: Ой, у нас кто-то родился! Над экраном поднимают что-то великое, сиреневое и горланящее. Господи! Оказывается, я плачу. Как это здорово, рыдать от счастья! Никогда раньше не пробовала… Это сиреневое подносят ко мне, разворачивают попой. Кто? Девочка. Моя девочка, Полина… Я сделала это!
Все уже позади. А лекари тем временем заканчивают операцию, прикладывают швы. Обычно это занимает где-то 20 минут. Использующийся для этого материал викрил хорош тем, что со временем растворяется сам по себе, поэтому снимать такие швы не надобно.
Приложив на минутку ребенка к моей груди, врач-педиатр уносит его. А мне, приняв мои слезы радости и облегчения за признак волнения, делают укол реланиума, отчего ясность сознания не пропадает, но появляется чувство приятной усталости и головокружение. Самое удивительное воспоминание: меня везут по расплывающемуся перед моими глазами коридору. Я чувствую себя безусловно невесомой и столь же безусловно счастливой. Моя палата. Цветы от мужа.
В тот же день мне несколько раз приносят мою дочку. Я прикладываю ее к груди, глажу по темным волосикам. К нам прибывают гости. Заглядывают лекари и сестры.
Длинно лежать после операции нельзя. Уже через несколько часов мне подсобляют сесть, а вечером, затянувшись с подмогою сестры в послеродовой бандаж, я на ватных ногах сползаю с постели и делаю первые шаги. Ага, получается! Одновременно со способностью двигаться появляется боль — пока вполне терпимая. К ночи она усиливается, но от обезболивания отказываюсь.
Терпеть приходится первые три дня. Вместо болеутоляющего прошу оставить со мной ребенка. И это здорово подсобляет: так я бы лежала, постанывала и сожалела себя, а услышав ее писк, встаю, кормлю, беру на руки — и боль отходит. На четвертый день примечаю явный прогресс: чтобы встать с постели, уже не надобно стискивать зубы и сползать боком. Послеродовые схватки почти закончились, кровотечение стало менее обильным, шов побаливает, но гораздо меньше. Держу на животе пузырь со льдом, делаю самые простенькие упражнения. На пятый день снимают наклейку — вопреки ожиданиям, это совсем не больно. Зрелище, скрывавшееся под ней, не слишком эстетично: шов сантиметров 13—14, а обязан был быть меньше, немножко запекшейся крови и свешивающийся сбоку аккуратненький нитяной узелок. Б-р-р!
А на шестой день нас выписывают. Теперь можно принимать душ, можно мыть шов антибактериальным мылом, можно лежать на животе и можно делать зарядку. В течение недели нужно протирать шов марганцовкой — тем же раствором, которым обрабатываю пупок малышке — и где-то пять дней пить таблетки анальгин-хинин. Нельзя поднимать что-то тяжелее ребенка (вес при рождении — 3 кг 500 г) и в течение шести недель принимать ванну и жить половой жизнью. Но шесть недель среди питаний, ванночек и пеленок пролетят очень скоро. Шов уже почти не хворает, а через 3—6 месяцев побледнеет и станет малюсенько заметен. Зато у нас в доме теперь живет пухленький, жизнерадостный гномик, существо на редкость прекрасное и общительное — неподражаемо, по ночам. Гномик, увидев которого, мой акушер-гинеколог уверенно сказала, что такого слоненка я сама бы никогда не родила. А означает, мы все сделали правильно.